top of page
Лебеди

К годовщине чернобыльской аварии

Я не помню, как звали того парня, но для удобства повествования буду называть его Володей. С Володей мы лежали в хирургическом отделении на четвертом этаже Харьковского областного диспансера радиационной защиты населения, который в народе прозвали «Чернобыльской больницей». Была середина ноября тысяча девятьсот девяносто шестого года. В просторной комфортабельной палате с телефоном, холодильником и выходом в совместную с соседней палатой ванную комнату нас лежало двое. Такая роскошь объясняется тем, что больница раньше была «обкомовской» — в ней лечились советские номенклатурные работники и их семьи, — но после катастрофы 1986 года туда стали принимать ликвидаторов аварии на ЧАЭС и эвакуированных из населенных пунктов зоны отчуждения. Со временем, после девяносто первого года, больница потеряла часть тех преимуществ, которые ей давал особой статус, но опытный персонал и государственные дотации какое-то время еще позволяли ей оставаться одной из лучших городских клиник.

В эту больницу я попал по «партийной линии», то есть по старым знакомствам родителей, а Володя — честно, по профилю: восьмилетним мальчиком он получил свою дозу облучения. Мы были одного возраста. Меня сбила машина, и вся правая нога была в гипсе. У Володи на ступне образовалась язва, которая не заживала много месяцев. Оба мы передвигались на костылях. Володю пытались лечить в районной больнице, но врачи сдались перед сложным случаем и направили его в специализированный диспансер. Его семья жила где-то в области, и раз в неделю к нему приезжал отец, привозил гостинцев, беседовал с врачом, расстроенный возвращался в палату, оставлял сыну немного денег на всякий случай (кормили нас очень хорошо), и уезжал домой. Меня навещали чаще: мама привозила соки, друзья приносили сигареты и рассказывали анекдоты. В общем, лежать нам было весело. Мы заигрывали с молодыми медсестрами, а они «стреляли» у нас сигареты и угощали домашней выпечкой.

Чтобы покурить, нужно было выйти на улицу. Первые дни после госпитализации я был не в состоянии так далеко ходить на костылях, поэтому мы с Володей тайком пробирались в клизменную, от которой нашу палату отделял длинный коридор. Мы ждали вечера, когда все врачи разойдутся по домам, сестры сделают лежачим пациентом уколы и пойдут ужинать к себе, а сами пациенты угомонятся. Тогда мы приоткрывали дверь палаты, выглядывали в коридор, и тихо, чтобы не стучать костылями о пол, быстро продвигались к заветной комнате, закрывали за собой дверь, распахивали окно и с наслаждением затягивались «Честерфилдом». Во время одной из таких вылазок мы уже почти добрались до цели, когда сзади послышался голос дежурной медсестры: «Эй, лебеди, куда это вы? А ну, машите крыльями обратно». С тех пор мы решили научиться во что бы то ни стало спускаться с четвертого этажа, чтобы свободно курить на улице столько, сколько захотим. Сначала выходило медленно, а первый раз даже пришлось попросил лифтершу поднять нас на служебном лифте обратно. Потом, с каждым разом, мы спускались и поднимались все быстрее, а в конце даже бегали по лестницам наперегонки, перепрыгивая на костылях через несколько ступеней.

Иногда к Володе приходила девушка. Она казалась чуть старше его, но Володя за время болезни повзрослел, да и вообще был гораздо серьезней меня одногодки. Он рассказывал, что еще до моего поступления в больницу девушка лежала в соседней палате, они подружились, и она ходила к нему в гости через общую ванную. Думаю, что дружба была готова перейти во влюбленность, но больничная обстановка никак не способствовала романтике: хотя я тактично выходил покурить, чтобы дать им поболтать наедине, но долго торчать на улице было холодно, и я возвращался в палату. Тем временем я шел на поправку, а Володина рана не заживала. Он рассказал, что успел получить какую-то дозу радиации до того, как их семью эвакуировали, но со временем у него развилось нарушение кровоснабжения тканей и стали возникать трофические язвы. Говорил, что надоело валяться по больницам, ходить на костылях, что соскучился по футболу и рыбалке, и что врачи обещают к следующему лету вылечить.

Курить на улице становилось все неуютней: приближался декабрь и сухая погода сменилась проливными дождями. Клены и тополя за окнами больницы уже совсем полысели. Друзья ко мне приходили все реже: общественный транспорт до больницы не ходил, и нужно было идти пару километров пешком через парк. В один из дней в палату зашел папа Володи и сказал, что увозит сына домой. Это было неожиданно, потому что о Володиной выписке речь пока не шла. Они собрали вещи. Володя поник. Он звонил несколько раз по телефону, но никто не отвечал. Тогда он попросил у меня ручку, написал записку и сказал: «Если она придет, передай ей записку». Мы тепло попрощались, как добрые друзья.

Ко мне подселили мужчину лет сорока — ликвидатора аварии. Он проходил ежегодную диспансеризацию. Пребывание в больнице тот воспринимал, скорее, как курорт, поэтому лечение совмещал с регулярным распитием чего-то крепкого с мужиками из соседней палаты. Через несколько дней после отъезда Володи позвонила Она. Я сказал, что Володю неожиданно выписали, что он пытался дозвониться, но никто не брал трубку, и что для нее есть записка. Девушка приехала за запиской на следующий день. Моего нового соседа не было на месте. Она села на его кровать, прочла записку и заплакала. Потом спросила, нет ли у меня его адреса. Я ответил, что нет, и только тогда сообразил, что в суматохе проводов сам упустил возможность взять какие-то координаты для связи с Володей. Девушка просила звонить, если мне что-то нужно, и ушла.

В тот вечер дежурила медсестра, которая когда-то поймала нас в коридоре по дороге в клизменную. Она зашла взять у меня сигарету. Я ей рассказал, что Володю выписали. Она сказала, что знает. Я спросил: «Врач решил, что он сможет долечиться дома?» Она ответила: «Нет, врачи ничего не могут сделать. Скорее всего через время придется ампутировать». Я ничего не знаю о судьбе Володи. С того времени каждый год двадцать шестого апреля я вспоминаю, как мы с этим парнем из тридцатикилометровой зоны отчуждения на костылях бегали по лестницам харьковской больницы, и надеюсь, что его язва зажила, он играет в футбол уже со своими детьми и ходит на рыбалку.

Харьков, 26.04.2017

bottom of page